Народная северная примета:
«Пуночки прилетели — жди весны»…
Белая тундра
Не скажу, чтобы я любила зимний туризм. На лыжах ходить люблю. Но так, чтобы день пробежаться или на пару дней постоять выйти. А в тундру… Одной… Сказали бы — не поверила. И все же, эти строки я пишу лежа в палатке, стоящей посреди заснеженной тундры. По палатке стучит снег. А на дворе май месяц. Я живу в снегах заполярья.
А получилось все просто. Осенью, путешествуя по разноцветной тундре, я встретила кочевников-оленеводов. Хорошо мне с ними было два дня, что у них провела. Много нового для себя узнала. Познала добрые и светлые души…
Теперь я решила посмотреть на их зимний быт. Пожить подольше с оленеводами. А, главное, покаслать (покочевать), посмотреть своими глазами, как чум разбирают, принять участие в этом, посмотреть, как движется аргиш, проехаться на оленьей упряжке.
Конечно, я понимала, что искать мне придется их в центре тундры, а потом оттуда выбираться. Ничего. Уже ведь не зима, не минус 40. И рюкзак на 5-7 дней тяжелым не будет. И снега уже должно быть не очень много…
Белое безмолвие
В Москве стоял теплый май. Березка под моим окном уже покрылась маленькими зелеными листочками. Зазеленела трава…
Я еду на север, и зелени на моем пути становится все меньше и меньше. Я постепенно возвращаюсь обратно в зиму. Вот уже и деревья голые стоят… Постепенно начинают появляться островки снега…
Проснувшись утром, третьего мая, я обнаруживаю вокруг поезда сплошную белую тундру. Белое безмолвие…
Завывает ветер. Мороз —– -10. А ночью, говорят, -20 было…
Вот и приехала в зиму…
……………………………..
Пуночек я увидела в Салехарде. Ну что ж, значит, весна не за горами…
Как я собиралась
Найти кочевников в тундре — дело не простое. Надо хотя бы примерно представлять их путь. А лучше точно. Но совсем точно они и сами не знают. Зато сказать, когда на какой реке стоять будут — могут.
Зимуют мои друзья в 180 километрах от Салехарда к югу, в тайге. Снега много наметает. Морозы стоят крепкие. Оленям, чтобы добраться до ягеля много времени нужно — ведь разгрести мерзлый глубокий снег не просто. Да и на морозе процессы в организмах оленей затормаживаются — меньше пищи надо. Не разбредаются олени зимой, как по весенней и осенней тундре. А посему меньше пастухов им требуется.
В бригаде моих друзей-кочевников четыре семьи. Благодаря выше сказанному, одна семья раз в четыре года остается на зиму в Салехарде. Именно этот факт и дал мне возможность почти точно знать их планы — я созванивалась с теми, кто был в Салехарде. А они регулярно получали сведения из кочевья, знали, когда бригаду ожидать в Салехарде, куда она дальше двинется. А дальше их путь лежит за Обь, на север, в тундру.
О том, чтобы точно состыковаться с ними в Салехарде речи не шло. Они должны были миновать город в конце апреля, и подниматься по реке Палхале. На карте моей такого названия реки не значилось, но по описанию она все же определялась. На поиски чумов я положила семь дней, вернее, не только на поиски, а еще и на выход из тундры, если я их не найду. То есть семь дней я рассчитывала провести одна в тундре, на семь дней брала продукты.
Мне неслыханно повезло. Когда я приехала на Ямал, мои друзья тоже только что пришли в Салехард. Таким образом получилось, что я смогла отправиться в тундру с ними вместе прямо из Салехарда..
Жизнь с Зырянами
Стояла по меркам Ямала теплая погода, и все боялись, что вскроется Обь. Поэтому основное стадо уже перегнали за реку. Оставалось перейти самим.
Чумы в такое время обычно стоят в одном и том же месте, недалеко от Салехарда. Все по очереди ездят домой, закупаются продуктами в долгий путь. В стойбище стекаются гости: родственники, друзья — повидаться, проводить в дальний путь. Ведь снова через Салехард кочевники пройдут только в декабре. Одни за другими приезжают по трассе машины. И одни за другими снегоход или упряжка отправляются встречать гостей.
Женщины, как всегда, в своих национальных костюмах. Наконец, понимаю, почему молоденькие девчушки в обычных джинсах ходят. Разноцветные сарафаны и кокошники баба-юр (в переводе — «женская голова») с платком женщина надевает после замужества. Распустить волосы и снять этот наряд она может только при муже…
Я снова у своих друзей. В стойбище в связи с окончанием учебного года, прибавление. Вернее год еще не совсем закончился, но деток младших классов уже оленеводы забрали с собой в тундру. В стойбище два чума. В каждом по две семьи. В том, что я живу, бригадир Гаврила с женой Мариной, дети: Мишка семи лет, Юлечка шести лет и Дашутка пяти месяцев. Старшая — Ирина, еще учится. В том же чуме — сестра Гаврилы тетя Поля, ее муж — дядя Саша, дети взрослые — Егор и Катюша. Во втором чуме: дядя Федя с женой Мариной и сыном Гошей, и Иван с Сашей, и их три дочки: Лида, Ксюша и трехлетняя Аленка.
Хоть на улице и снег, в чуме опять тепло. Ведь он укрыт не просто брезентом, он укрыт оленьими шкурами. Озадачившись, сколько же в чуме жердей — считаю.
— Не считай — чум развалится, — волнуется тетя Поля. Но, увы, я уже посчитала. Насчитала 48 штук.
— Да не беспокойтесь, тетя Поля, завтра же снимать будем, не успеет развалиться.
Говорят, что летом могут и поменьше жердей поставить, а зимой, наоборот, побольше, пошире чум сделать. А считать что-либо у них вообще не приветствуется. Вот спросить, сколько оленей в стаде, говорят, это то же самое, что спросить, сколько у тебя денег в кошельке…
Спим. Тепло. Опять я ощущаю под собою мягкие оленьи шкуры. Спальный мешок из овчины. Да и пуховое одеяльце в придачу. Печку ночью не топят.
— А зачем? — спрашивают они, — И так тепло. Мы и зимою редко топим.
Вот так. Тепло им в своем чуме, на оленьих шкурах и под горкой меховых и пуховых одеялец.
Утром — солнце! Снег держит плохо. Проседает. Как пойдут олени? Здесь-то уже все вытоптали. А по целине?
И вот началось представление. Суета в чуме — сборы вещей. Суета вокруг чума — сборка чума. Сначала отбрасывается снег, которым шкуры (нюки) прижимали. От колов отвязываются веревочки, которые все те же нюки держат. Сначала снимается защитный со стороны ветра брезентовый нюк, потом — три меховых, потом внутренний — войлочный.
Снимаем жерди. По одной уносим их и укладываем на нарты. Последние три снимаются одним пучком, связанным сверху. Вот и отгадка, как ставится чум. Сначала одним движением трех человек ставится тренога, затем, по жердочке все остальное…
Нюки складываются особенным образом и закидываются на нарты. Ими будут обернуты вещи, будут защищать скарб от дождя и снега.
Чум снят. Теперь на нарты грузится его содержимое. У каждой вещи свое место на определенных нартах. Все добро крепко увязывается.
Пора собирать оленей в упряжки. Для отлова ездовых животных строится «ер» (или «кораль», если при этом участвует все стадо).
Нарты ставятся плотно друг к другу, одна за другой. Обтягивают сетью. Получается загон в форме подковы. Когда олени попадут в загон, замыкать подкову будет веревка, и люди, держащие ее.
Вот врывается в ер ездовое стадо. Олени носятся кругами. Среди оленей — люди. Каждый вылавливает и собирает свои упряжки. А ведь каждому надо по 7-8 упряжек! Ездовых оленей кочевники знают в каждого в лицо, а многих и по имени. А вот мне-то они кажутся все одинаковыми.
Мы, несколько человек, на выходе сдерживаем, пытающихся вырваться на волю оленей. Очень быстро надо среагировать на выводимую упряжку. Упряжку и ее хозяина выпустить так, чтобы остальные олени не разбежались…
Чумы разобраны, вещи сложены, олени — в упряжках. Пора в путь.
По одному выбираются на большую поляну сбора «малые поезда» — аргиш каждого хозяина.
Но вот все в сборе. И потянулся один большой аргиш. Сколько видит глаз — олени и нарты, нарты и олени…
Я еду на санях, притороченных к снегоходу. Везет меня семилетний Мишка. Молодец парень. Самостоятельный. Сильный. Настоящий мужчина. И ведь везет не просто меня, а мой рюкзак и тяжеленную бочку соляры.
Оби достигаем раньше аргиша. Ждем. Подъезжают другие бураны, провожающих.
У берегов Оби — вода. Ныряем в лужу. Лечу вперед, еле удерживаюсь в санях.
Постепенно появляется аргиш. Посреди реки трогательный обряд — проводы в путь. Опять собираются родственники и знакомые…
Мишке тяжело тащить сани. Я к своей великой радости пересаживаюсь на нарты к Гавриле. Теперь я тянусь с аргишем, вместе с бригадиром, на самых первых нартах.
И опять остановка. Тяжело сегодня идут олени — глубоко вязнут в снегу. После остановки — я на других нартах, у дяди Феди…
В протоках Оби стоит вода. Приходится ее объезжать…
Над головою кружит пара белоснежных лебедей. А вон вдали — еще одна…
Нарты, которые ведут мужчины, все одинаковы. У женщины же одна, первая, нарта отличается от других. Она так и называется — женская нарта, баба-дать — по зырянски, и чем-то напоминает карету или кибитку. Она закрыта. В ней обычно возят маленьких детей. А иногда щенков, чтобы не путались под ногами у оленей, не были раздавлены.
У Марины в нартах маленькие дочурки. Юлька и Дашка в люльке. У тети Поли — пушистый комок — щеночек. Прячут малышей от холода.
Погода стоит шикарная. Светит яркое солнце. Но именно оно и делает сложным путь — олени вязнут все сильнее и сильнее. Уже совсем выбились из сил. Аргиш передвигается очень медленно. За оленями бегут пушистые комки — северные собаки — вечные спутники оленеводов.
Близится вечер. Гаврила командует остановку. Здесь будем ставить чумы. Быстро разбираем нарты с досчатым полом, печкой, постелями. Это укладывается в первую очередь. И только, когда обстановка «дома» готова, начинают ставить и сам «дом» — чум.
Вместе со взрослыми трудятся и дети. Миша ставит жерди. Шестилетняя Настя разбирает хозяйственные нарты, таскает в чум кастрюли.
Проснулась Дашка. Дети и я по очереди ее укачиваем.
Еще ставится чум, а уже растоплена печь (дрова пока везутся с собой из тайги). Я бегу заполнять огромные кастрюли и чайники снегом. Они будут стоять у печи, снег будет таять, и образовываться вода. Больше воду взять неоткуда.
Чум поставлен. К этому моменту уже готова еда, можно садиться за стол. На все ушло чуть больше часа.
Не сразу я поняла, что у нас остановка временная, на одну ночь. Обычно кочевники все половины. Так что завтра снова снимать чум, и снова отправляться в путь.
Вдали затарахтели снегоходы. Это возвращаются провожатые. Они не смогли перейти Обь. За день река вскрылась у берегов — чуть снегоход не утопили. Теперь только завтра рано утром можно будет Обь форсировать, по утреннему морозцу.
Садимся за стол. Мяса сейчас в рационе нет. Не забивают весной оленей. Зачем зря добро переводить? Ведь в это время года олени линяют, и шкура ни на что не пригодна.
В это время кочевники Ямала обычно едят рыбу. Но здесь и места не очень рыбные, да и заниматься этим делом некогда. Поэтому мешок муксуна закуплен в Салехарде. Рассчитывали долго есть строганину. Да тепло нынче — подтаяла рыбка. Присаливаем, варим. Кстати мясо они не едят еще и в Великий пост. Тоже не забивают оленей…
Вечером заходит разговор о том, как кочуют оленеводы. Перемещаются они лишь осенью и весной, а зимой и летом по 2-3 месяца стоят на месте. Про зиму я уже написала. Но почему же летом не могут передвигаться кочевники? Летом очень много мошки. Если приходится в такое время каслать, так это только ночью, когда мошка спит. Хорошо, ночи летом белые! А еще летом оленям очень трудно кормиться, все из-за той же мошки. Поэтому становятся оленеводы на одном месте. Чтобы олени не разбежались от боли и страха, их гоняют по кругу вокруг дымокуров…
Следующий день морозный, ветреный. Женщины, которые вчера ни за что не хотели надевать свои национальные шубы — малицы (точнее — это ненецкая национальная одежда), а ехали в каких-то пальтишках и кофтах, облачились в теплую одежду из оленьих шкур. Кстати, в отличие от женщин, мужчины одеты в малицы и пимы (обувь из оленьего меха) все время. И, действительно, кажется, что эта одежда очень удобна…
Опять разбираем чум. Все делается очень быстро. Неспешна лишь еда…
Много времени уходит на создание ера и ловля оленей для упряжек. Но… все собрано, и мы снова пускаемся в путь…
Удивительно, но люди, все время находящиеся пути, при тяжелой физической нагрузке, обветренные всеми ветрами, выглядят гораздо старше своего возраста. Вот, например, дядя Федя. Ему всего 58 лет. А все его зовут — дедушка. Да он и вправду — дедушка…
Тянется-тянется аргиш. Говорю по дороге с людьми. И понимаю, что такой образ жизни кем-то любим, кем-то не очень. Это ведь работа. И она кем-то любимая, а для кого-то просто привычка. Но оленей по-другому пасти невозможно (это же не коровы!), и люди вынуждены кочевать за стадом. Не будут кочевать люди — не будет оленеводства. Так что такой удивительный образ жизни просто определяют эти чудесные животные.
Гаврила ищет место для стоянки. Он, оставив аргиш стоять, на снегоходе объезжает большие пространства, вскапывает снег, ищет под ним ягель, и другую еду для оленей. Ведь самое главное условие стоянки — это корм для стада.
Встаем на совсем открытом месте. «Как же здесь в кусты ходить?» — думаю я с ужасом. Снег-то еще глубок. И следом за моими мыслями слышу причитание женщин: «Ох, на поле-то чумы ставим. Совсем открыто. До леса как дойти? Куда спрятаться?» И вижу, как тетя Поля отправляется за тридевять земель в лес — даже я так далеко не ухожу…Вот так здесь решается этот интимный вопрос — по походному.
Метет. Ставим чум. И опять сначала все домашнее хозяйство укладывается: пол, пастели, кастрюли, еда, и только потом все это накрывается чумом. После постановки чума, внутри все выметают. Остатки снега быстро тают и высыхают — ведь сразу затапливается печь. И затапливается она тогда, когда еще нет чума. Удивительно выглядит дым, идущий из трубы из чума, которого нет.
Но вот начинают натягиваться нюки. Чум сейчас накрывают двумя нюками из оленьих шкур вместо трех. Говорят — тепло уже. Сверху чум накрывают брезентом, чтобы не мок мех. Сыро уже в воздухе. Да и дожди не за горами.
Еще один переход остался моим оленеводам до места, где хранятся летние вещи. Там они дождутся схода снега, оставят все зимнее — нюки из меха, малицы, снегоходы.
Вечер. В чуме горит свет. Заряжаются телефоны. Здесь местами они еще ловят…
Всю ночь пуржило. Снега намело… Дверь (все из тех же оленьих шкур) открывается плохо — совсем тяжелой стала от обледеневшего мокрого снега.
Сплю долго. Сквозь сон слышу, как местами обстукивают чум — снег сметают.
Женщины разбирают рыбу, чтобы не испортилась совсем. Мужчины занялись заготовкой дров. Набираю в большие кастрюли снег. Печем с Катей пирожки…
Снег перешел во что-то вроде дождя. Плохо. Уходить мне пора, а как по такой погоде?
Как я радовалась, что попадаю в стойбище во время отела. Надеялась уникальные кадры сделать. Как бы ни так! Не пускают к оленятам. Не пускают в стадо в эту пору никого. Женщины говорят, что телящихся важенок никогда не видели. Пастухи тоже обходят стадо очень аккуратно, поодаль от важенок с оленятами. Говорят, что важенке достаточно испугаться, и она бросает маленького детеныша. А он без матери даже нескольких часов не протянет — замерзнет, отстанет и будет растерзан дикими зверьми. А волков, медведей здесь полно…
Мне было удивительно то, что нет хотя бы нескольких домашних важенок. Что не используют мои друзья оленье молоко. Ведь сами говорят, что оно вкусное, жирное. Но при этом с этим делом некогда возиться, да и доить олених очень сложно. Но домашние оленята в стане есть. Это те, которых удалось спасти, брошенных.
Сейчас же из стада принесли двух погибших оленят. Крохи. Как их жалко…
Женщины в основном, работают в чуме, мужчины — на улице. Мокрые приходят. Тут прибавляется работы женщинам. Нежные малицы надо сушить в руках. Иначе затвердеет оленья шкура — грубой станет. Неуютной. Чинят малицы и пимы не нитками — оленьими жилами…
А погода становилась все хуже. Мокрый снег практически превратился в дождь. Стоит туман, снег тает. Со стада пришел дядя Саша, ему на смену уехал Гаврила. Дежурят мужчины у стада по суткам по два человека, один – спереди, другой – сзади. Впереди стада идут сильные олени, они задают темп. Важенки с оленятами отстают. Их приходится оберегать, немного подгонять. Иногда приходится помогать рожать. А подходить, как я уже говорила, к ним нужно очень осторожно.
Вечером подморозило. Ох! Трудно оленям добираться до корма будет! И так до земли средь снега два слоя льда. Сейчас еще один образовался — сверху. Плотный. Человек не проваливается. Мокрые лиственницы обледенели — светятся веточки в прозрачной упаковке…
Вечером пьем за день победы, за дедов наших. Поем военные песни…
Очередной день, и погода опять меняется. Дует сильнейший ветер. «Стеклянные» ветви лиственниц звенят на ветру. Может, раздует? Может, солнышко появится?
Но ветер принес лишь холод, и снова снег. Опять пурга. А надо, надо выбираться. Пора домой!
Ночью дуло нещадно. Жерди скрипели, как мачты. Слышались удары по стенам. Ветра? Снега? Просыпаюсь среди ночи, слушаю завывание ветра и молюсь, чтобы к утру стихло.
К утру температура в чуме опустилась до -2, нона улице стало чуть тише. Собираюсь.
Перед уходом иду проститься во второй чум. Увы, дядя Федя спит — только с дежурства из стада пришел. Расстроится дедушка, что я уехала.
Не хочет отпускать меня Марина в такую погоду. Но у меня времени больше нет. И вроде распогаживается…
Гаврила везет меня на снегоходе километров пять до подобия дороги. Прощаемся.
Дальше — лыжи на ноги, рюкзачек на спину, палки в руки и вперед.
Снова поднялся ветер. Плохо. Только не усиливался бы!
Женщины волновались, что я проваливаться буду на тонких лыжах. Какое там! Не тундра, а сплошной каток. После дождя-то подморозило. И снег, выпавший после, на этом катке не держится — сносит его ветер. Качусь, еле равновесие удерживаю. А ветер все сильнее и сильнее — лыжи норовят не вперед по катку ехать, а вбок. Кутаю голову — иначе правому уху не сдобровать. А ветер все крепчал. А леса вокруг меня становилось все меньше и меньше. Уже еле держусь на ногах. А если спуск, то тут уже устоять на катке не в силах — лечу в сугроб. А снег-то глубокий. Пойди, выкопайся…
После нескольких таких кувырканий решаю, что так дальше не пойдет. Пора пережидать ветер. А тут еще и снег повалил.
Бегу до ближайшего леска. Тут еще холм ветер перекрывает. Ищу самую развесистую лиственницу, и падаю на рюкзак. Здесь почти тихо — оазис какой-то. Рано вставать на ночлег. Но дальше так идти нет сил. Почти час трачу на постановку палатки. Это чудеса какие-то происходят. Раньше никогда ничего в поход не забывала. Когда ходила в большой группе, всегда все ко мне за всякими мелочами обращались — все было. Первый раз что-то забыла. Да не что-то, а дугу от палатки.
Не мудрено, правда. На сборы всего несколько часов было.
Теперь мучаюсь. Каркас из деревьев делаю.
В палатке хорошо. Совсем тихо и тепло. Ветер меня почти не достает, лишь слышно, как он воет в макушках деревьев.
Ночью ветер поутих. Выхожу почти без ветра. Но, увы, с каждым часом он становится все сильнее и сильнее. Но хоть с ног сегодня не сбивает.
Кругом порхают пуночки — все весну предвещают. Где же она, голубушка?
Из-под ног спорхнула стая снежных куропаток. Уселись подальше. Слились со снегом.
Идти по-прежнему довольно тяжело. Но дойти сегодня до трассы реально. Хотя, не хочется. И к вечеру приходить на трассу как-то не правильно, и переночевать еще в палаточке хочется. Встаю. Опять ищу укромное местечко. Пока ставила лагерь, ветер поутих совсем. Лишь отдельные снежинки падают на горелку и шипят.
Тепло в пуховом спальнике, да на оленей шкуре. А ночи я не дождусь — белая она. Надо засыпать. В возникшей тишине стала слышна трасса. Да и по карте до нее остается километров 6-7.
Спать как-то совсем тепло. Нежусь, как в постели. Что за чудо? Утром выглядываю на улицу. На термометре +4.
В мире повисла тишина. В тепле испаряется снег, и белая неподвижная облачность заполняет весь мир, заслоняя весь горизонт и так желанное солнце…
Да, сегодня идти бы, да идти. Так хорошо катится. Так легко. Так спокойно.
Но… впереди виден мост.
Закончилось мое путешествие. А весна так и не пришла….
PS: Удивительно я ехала домой. Из февраля (по нашим меркам) в конец мая. И это всего за два дня. Сначала по заснеженной тундре за окном медленно брели олени. Одинокая важенка с олененком… Как они выживут? Снег стал таять, открылась земля, вспухли реки. Появились почки на деревьях, первоцветы — на лугах и в перелесках. Затем вода в реках стала падать. Появилась трава, листочки на деревьях. И вот в последнее утро я увидела буйно
